«Хватит, не будь тряпкой. Чего этот парень засел у тебя в мозгах?» Лукас глубоко вздохнул и переступил порог. Он шел по коридору, осознавая, что задерживает дыхание. Бристоль расслышал, как Мэллори шевелится в своей камере, еще до того как увидел его, – неясный, шаркающий звук, словно подошва единственной резиновой тапки заключенного терлась о жесткий бетонный пол.

Джозеф Мэллори сидел в третьей камере, неясные очертания пугала с блестящей лысиной, прикрытой прядями грязных седеющих волос. На его ступне – той, что лишилась нескольких пальцев, – доктор сегодня сменил повязку, и в свете из коридора та выглядела поразительно белой.

Когда Лукас приблизился к решетке, Мэллори поднял голову и уставился на молодого полицейского. Бристоль почувствовал, как у него сжимаются кишки. Шли минуты, но ни один из мужчин не произносил ни слова. Бристоль понимал, что может вернуться в зал для инструктажа и не думать о заключенном еще тридцать минут, но нараставший страх приковал его к полу и не давал пошевелиться. Наконец Лукас спросил:

– Что случилось с тобой в тех лесах, старик?

Долгое время казалось, что человек по другую сторону решетки ему не ответит. Но затем Мэллори встал – он отчего-то казался намного выше, чем был прошлой ночью, когда его привезли сюда Суинтон и МакХейл, – и откашлялся: грррр-гррррух! Лукас Бристоль отпрянул от камеры.

– Ужасная вещь, – прошипел Мэллори, совсем как… змея. – Меня одолели и вынудили сделать тяжелую и ужасную вещь.

«Если там появляется человек, дьявол непременно коснется его. Тогда человек протухает», – пронзила Лукаса мысль.

– Вы отрезали им головы, – сказал он. Через него словно говорил кто-то другой.

Лукас хотел знать ответ на этот вопрос, который преследовал его с тех пор, как он впервые услышал об этой истории, но не думал, что у него хватит решимости произнести эти слова. Да и было ли это вопросом или просто констатацией. Мир вдруг показался Лукасу нечетким и зыбким, он понял, что уже ни в чем не уверен.

Низкий хриплый стон сорвался с губ Мэллори. Под пристальным взглядом Бристоля мужчина вновь опустился на скамейку, сальные волосы свесились на его напоминавшее череп лицо. Молодой полицейский таращился на заключенного, холодея всем телом, несмотря на тепло, нагнетаемое через вентиляцию. Наконец Мэллори лег и повернулся на бок, словно собираясь спать. Но глаза так и не закрыл, его взгляд продолжал цепляться за Лукаса. «Он протух», – подумал Бристоль.

Легкий шорох раздался из соседней клетки. Стены камер были сложены из шлакоблоков, а переднюю часть закрывали решетки, и когда полицейский оглянулся кругом, он никого и ничего не увидел. В любом случае здесь больше никого и не было. Но все же… ему показалось, что он заметил тень, тянувшуюся от соседней камеры. Бристоль сделал шаг в сторону.

– Не смотри туда, – произнес Мэллори гортанным, словно звериный рык, голосом.

Едва полицейский заглянул в камеру, на потолке погасла лампа. Во внезапно переменившемся освещении ему почудилась в углу темная фигура, там, где никого не должно было быть. Но пока он всматривался, его глаза привыкли к полумраку, и Лукас сообразил, что это всего лишь игра теней. И внутри камеры пусто. Над головой молодого человека зашипела и вырубилась вторая лампа. Лукас отступал прочь по коридору, с другой стороны решетки ярко горели глаза Джозефа Мэллори.

– Лучше тебе сегодня не возвращаться сюда, сынок, – произнес тот.

Не проронив ни слова, Бристоль вернулся в общий зал. Он весь взмок под униформой, в висках стучало. Может, в комнате отдыха для него найдется аспирин? Обнаружилась пачка «Адвила». Лукас проглотил сразу три таблетки и запил их половиной чашки едва теплого кофе. Затем вернулся к своему столу. Но, не выдержав тишины в отделе, он в конце концов снова встал и пошел в диспетчерскую. Одна из ламп в коридоре замерцала, когда он проходил под ней, и Лукас прибавил шаг.

Джонсон, разумеется, все еще был на месте, глазея на пару сисек, танцевавших на экране ноутбука. Видимо, сумел загрузить «Нетфликс». Когда Бристоль замер в дверях, Джонсон поднял взгляд.

– Все норм? – спросил он.

Лукас открыл рот, но сумел выдавить из себя лишь глухое сипение. Билл нахмурился:

– С тобой все в порядке, Люк?

У того что-то щелкнуло в горле, и голос вернулся:

– Да. Все нормально. Просто голова внезапно разболелась, вот и все.

– Посмотришь киношку со мной?

– Нет, спасибо.

– Да ты глянь на эти сиськи. Хочешь, назад перемотаю?

– Нет, мужик. Спасибо, нет.

Он уже успокоился настолько, что не смог вспомнить, что же выбило его из колеи минуту назад. Из-за Мэллори так расклеился? Если да, то, возможно, ему на самом деле стоит в Солдотне бумажки перекладывать…

Лукас вернулся к своему столу, подключил айпад к портативным динамикам и настроился на радиостанцию «Шаффл». «Биг Хед Тодд & Монстерс» пели «Все сводится к одному». «Так и есть», – подумал Бристоль, ненадолго закрыв глаза и размеренно дыша через нос.

Следующие тридцать минут он занимался канцелярской работой. А когда снова взглянул на часы над двойными дверями, увидел, что настало время следующего обхода. Он чувствовал себя спокойнее, «Адвил» справился с головной болью, да и не было смысла спешить с проверкой камеры старого Джозефа Мэллори – единственного обитателя «Рвотной аллеи».

На самом деле от мысли, что придется опять увидеть Мэллори, холодный скользкий пот проступал на загривке. «Лучше тебе сегодня сюда не возвращаться, сынок». Лукас Бристоль решил, что это отличная идея. Он включил музыку и погрузился в документы.

Это было неверное решение.

* * *

Бристоль дежурил в ночную смену, а значит, его рабочий день заканчивался в восемь утра. За два часа до того как освободиться, он вытащил себя из-за стола и на ватных ногах потащился в сторону мужской уборной. Оросил струей мочи, желтой, точно «Гаторад»[19], один из писсуаров. А когда стряхивал последние капли, выпустил газы со звуком, глубине и диапазону которого мог позавидовать фагот. Это заставило Лукаса посмеяться над собой, разглядывая стикер для бампера, который кто-то – наверное, Билл Джонсон – приклеил к кафельной плитке над писсуаром: «Стряхнул больше трех раз, значит, уже играешься с ним».

Было шесть утра, а за окнами участка все еще не рассвело. Бристоль решил совершить свою «грязную тридцатиминутку» до того, как в восемь его придет сменять Суинтон. Лукас отпер дверь в тюремный блок и прошел по коридору. Светильник возле камеры Мэллори по-прежнему не горел, но те, что висели дальше, давали достаточно света. В решетке камеры единственного заключенного что-то торчало. Бристоль замедлил шаг. Когда же он добрался до места, иррациональный страх прошлой ночи сменился гораздо более реальным и жизненным – страхом потерять работу.